Я не пишу РПС! Я не пишу РПС по историческим личностям!! Я не пишу РПС по брутальным франкским мужикам, воевавшим с арабами!!!
Подсознание упорно не верит.
Напряжение на кончиках пальцев сбивается в сложном ритме о клавиатуру. И все, больше никаких столярно-божественных инструментов и средневековых графоманов. Ведь я же не пишу РПС.
Молот Господа, продолжатель Фредегара
Молот Господа, продолжатель Фредегара
Первое воспоминание – солнце пятнает белым разбросанную по полу солому. Много людей, смех, звон оружия, притворные восклицания девиц. Сколько мне лет – пять, шесть? Меня поднимают на руки, и я вижу добрые глаза своего крестного Дагоберта, он передает меня матери. Она прижимает меня к груди, продолжая беседовать с человеком, которого встречают как короля. Он не обращает на меня внимания. В конце- концов меня забирает одна из женщин и уводит в сторону.
- Отец отказался взять меня с собой, - слышу я яростный шепот над моей головой. – Сказал, что мне еще надо вырасти.
Поднимаю глаза и вижу обиду на лице моего брата. Для меня он столь же взрослый, что и все прочие, поэтому киваю сочувственно, и продолжаю смотреть на мать. Она прекрасна. Она сегодня первая жена.
***
Геристаль. Я вспоминаю о нем, я вспоминаю свою юность. У меня золотистые кудри и по-детски огромные глаза. "Ангелочек", - умиляются мне взрослые. "Выблядок" – добавляют вполголоса за спиной. Долго не понимаю, почему от этих слов мой брат пытается вцепиться в глотку говорившему. Потом кто-то мне объясняет, и брату приходится утешать меня, плачущего, обещанием взять завтра же с собой на охоту. Имя моего брата – Карл. В списках предков подобное имя никогда не упоминалось. На этом имени настояли германские родственники моей матери. Теперь я уже знаю, что она из дома Нибелунгов, наш дядя всегда громко хвалится своими победами на севере и тем, что его сестра – вторая жена майордома.
***
Карла называют чертенком. Ему скучно в доме нашей матери, он хочет в Кельн, где двор нашего отца, или еще дальше, в Фрисландию, Тюрингию или Саксонию. Эти названия звучат для меня так же сказочно, что и Назарет, о котором толковал нам крестный. Но мать вечерами плачет и шепотом проклинает христианских святых и епископов.
- Он обещал забрать меня после воцарения короля Хлодвига. А я все еще здесь. Скоро "Мартовские поля", вот бы дядя заехал к нам по пути!
Я сижу рядом и молча слушаю его жалобы. Всякому времяпрепровождению он предпочитал упражнения со спатой и злобные выходки, доводившие женщин нашей матери до истерик. Мне одному позволялось видеть его в дурном расположении духа. Он откладывает меч в сторону и берет одну из секир.
- Жаль, что для тебя они еще слишком тяжелы. Мне недавно показали один прием, я бы научил тебя ему.
Его прерывает звук шагов, несколько воинов, прибывших накануне из Лютеции, подходят к нам. Карл тянется к ним с надеждой в глазах, но потом понимает, что если бы отец хотел видеть его рядом со старшими сыновьями, то прислал бы кого-нибудь из нашей родни. Воины небрежно кланяются, Карл с ледяной учтивостью кивает им в ответ:
- Лэвды.
- Сыновья Пипина? – насмешливо произносит один из них, - Вот уж не думал, что добрая толика нейстрийской крови может так испортить хорошую закваску. Впрочем, что взять с младшего, но даже и в старшем я не вижу ничего от властителя Ландена.
После этих слов я впервые понимаю, что значит ярость, не раз виденная мною в глазах моего брата. Прихожу в себя от железной хватки на моих плечах, правая рука горит огнем. В дюйме от головы насмешника, застряв в деревянном столбе, торчит секира моего брата. Со стороны слышу свой голос:
- Посмеешь произнести это еще раз – умрешь.
Вечером Карл вправляет мне вывих, я скулю от боли, он, улыбаясь от уха до уха, пересказывает мне, что поведали воины о моей выходке.
С тех пор нас перестают звать "ангелочком" и "чертенком". Мы становимся волчатами. А незадолго до времени мартовского сбора всех воинов, за Карлом приезжает наш дядя.
***
- Не хнычь, Хильд. Ты уже не ребенок.
- Я не хнычу. Что мне делать в доме нашей матери, если отец забирает всех воинов воевать фризов?
- Иди к попам, они научат тебя латыни. Ай, я же не серьезно! Крестный Дагоберт будет здесь перед майским днем. Упроси его взять тебя с собой в Реймс.
- Обещай, что приедешь сюда, когда поход закончится.
- Конечно. Я привезу тебе сакс. Когда ты сможешь его поднять, я возьму тебя своим "domesticus". Я вернусь, как только отец получит голову Радбода.
Герцог Фризии Радбод умер спустя семнадцать после того разговора и отнюдь не от меча нашего отца. Карла же я увидел только через четыре года, когда мне самому настал черед идти под руку майордома Нейстрии и Австразии.
***
- И тогда этот язычник Радбод, стоя уже одной ногой в купели, спросил у священника, мол, будет ли рай одинаков для него, и для его врагов франков. И когда его заверили в этом, он опрокинул купель и сказал: "Я предпочитаю провести вечность в аду с моими славными предками, чем на небесах вместе с этой горсткой нищих христиан".
- Клянусь святым Виллебрордом и девой Тарсицией, что когда-то воскресила мертвого франка, смерть Радбода станет достойной наградой в моих трудах. Власть короля будет распространяться далеко за пределы нашего государства.
Мой отец. Громкий голос и веселые речи. Воин, которому было мало равных. Правитель, которого называли мудрым и воздержанным. Он клянется в будущей смерти своего врага, а его лэвды слушают его с тщанием. Дядя подталкивает меня ближе, и говорит ему:
- Я привел тебе еще одного воина, Пипин. Его кровь будет порукой его достоинствам.
Отец приобнимает меня за плечи:
- Что ж, ты вырос. В твоей первой битве ты будешь драться по правую руку от меня.
За его плечом я вижу ненавидящий взгляд статной женщины в уборе королевы. Плектруда, первая жена. Отодвигаюсь в сторону, склоняю голову в поклоне. И яростный вихрь по имени Карл застает меня врасплох и чуть не валит на утоптанную землю.
- Хильдебранд! А я уж думал, что ты останешься с попами в Реймсе.
- Я уже два года как научился драться саксом. Почему ты не привез мне меч?
- Возьмешь его сам, когда мы пойдем на фризов.
Он возмужал, теперь уже не тот мальчик, который поверял мне свои мысли. Темно-рыжие волосы нерасчесанной гривой и синие глаза под ней сверкают по-прежнему весело и яростно. Мы не похожи, возможно, это и заставит всех шептаться о моем происхождении за моей спиной, но сейчас я слишком счастлив видеть его, чтобы думать о таких далеких вещах. За это время он изменился меньше, чем я думал, и до рассвета, запершись в его спальне, мы пьем и говорим о том, что произошло за эти четыре года.
***
- У тебя есть подходящее для воина оружие, сын?
- Я еще не участвовал в битвах, отец. Откуда мне было взять его?
Пипин улыбается такому ответу и ведет меня к стене, на которой развешаны его трофеи. Рядом со стеной я замечаю смутно знакомого мне человека. Тот окидывает меня безразличным взглядом, прячущим неприязнь, и я узнаю в нем того, кто насмешничал когда-то над нами в Геристале. Из оружия я выбираю секиру.
- Не слишком она тяжела для тебя, сын?
Я не глядя размахиваюсь, и секира втыкается в стену. Плечо начинает ныть, она действительно тяжела для меня. Отец усмехается и отдает мне ее. Позднее рассказываю об этом Карлу, он протягивает мне свое оружие, я дарю ему свое. Он заводит речь о противоречиях между двумя дворами Пипина, между Плектрудой, матерью Дрого и Гримоальда, и Альпаидой, нашей матерью. Впрочем, сам себя обрывает на полуслове, ему неинтересны интриги, с куда большим интересом он рассказывает мне о предстоящих сражениях.
***
Фрисландия темна и уныла. Неделями можно было ходить по ее лесам не находить троп, кроме тех, что вытаптывают себе звери. Когда воины доходят до Лекки, их силы почти на исходе. В двух днях пути от Дуурстеде мы захватываем какую-то деревушку, и местные жители говорят нам, что герцог Ратбод ищет нас так же, как мы ищем его. Спустя три дня мое оружие пробует кровь человека, купается в ней. Я стою по правую руку моего отца, и моя душа поет, упиваясь боем. Я вижу, как неподалеку сражается Карл, от него нет никому спасения, и Христос дарует своим воинам победу. Герцог бежит с немногими уцелевшими людьми, а мы остаемся в Дуурстеде, пьяные от вина и недавней победы.
Карл тащит меня за старшими воинами, те расступаются, давая ему дорогу, отец отвлекается от разговора с нашим наполовину братом Гримоальдом и кивает одобрительно.
- Вы хорошо сражались, мне будет, о чем рассказать вашей матери по возвращении. У проклятого язычника здесь немалые сокровища, мы захватили богатую добычу.
Живая часть добычи кто с негодующими, кто с фривольными визгами распределяется между воинами, и празднование начинается. Здравницы за короля, затем за майордома, затем за его семью, у Карла на коленях сидят две прехорошеньких девицы, он замечает мой взгляд и широким жестом предлагает мне одну. Я киваю головой в отказе и поднимаю кубок вслед за словами дяди, восхваляющими достоинства нашего отца. Кубок из тяжелого золота, украшен какими-то разноцветными камнями, и я решаю забрать его себе, чтобы потом передать его в Реймс. Празднование перерастает в разгульную попойку, я оставляю зал и ухожу наверх, пытаясь найти хоть одну свободную комнату, в которой можно было бы с относительным удобством провести ночь.
Во тьме коридора меня ловят, прижимают к стене, но я успеваю отвести нож от шеи нападавшего, когда раздается голос Карла:
- Все же тебе не стоило проводить столько времени с попами. У язычника роскошные девки.
- И что, у них все устроено не так, как у добрых христианок?
Он смеется, и только теперь я понимаю, насколько он пьян.
- Идем, у меня для тебя кое-что есть.
Он заводит меня в одну из комнат, часть покоев герцога. Факелы еще не прогорели до конца, при их неверном свете я вижу, что здесь мы одни. Он какое-то время роется в окованном сундуке, затем подходит ко мне и протягивает пару толстых, изумительной ковки браслетов. Золото отсвечивает алым и белым, он чуть ли не силком надевает их на меня и говорит:
- Я не нашел тебе сакса. Возможно, когда мы будем воевать с алеманнами...
Я не отвечаю, завороженный отблесками света на моих запястьях. Затем поднимаю глаза, не зная как выразить благодарность, он стоит близко-близко, его глаза сверкают ярче драгоценностей на моем трофейном кубке. Я пытаюсь отстраниться, но он не дает этого сделать, крепко обхватывает меня руками, чуть склоняется и целует меня. Поцелуй вкуса местного вина, с кислинкой, и теперь уже не разобрать, кто из нас пил больше, и он длится, длится, я пытаюсь отвечать ему, и вызываю этим его стон, а затем он отрывается от моих губ и прочерчивает дорожку поцелуев вниз по горлу, его борода царапает кожу, мои глаза полузакрыты в сладкой истоме, а дыхание сбито. Когда рассудок возвращается, я отталкиваю его и бью наотмашь по лицу.
- Ты перепутал меня с одной из своих девок?
- Хильд, я...
- Это грех перед Господом нашим. Ты мой брат.
Разворачиваюсь, и у двери меня настигает его голос:
- Мать - жена нашего отца. Все принимают это, кроме твоих попов. Они говорят, это грех перед Господом. А воины отца говорят – ты могуч как на поле битвы, так и в постели женщины, у тебя много сыновей. Кто из воинов посмеет нас упрекнуть? Разве не в обычае наших предков...
- Наши предки горят в аду. А попы будут вкушать райское блаженство. Иди к своим языческим девкам, Карл, они подходят тебе больше добрых христианок.
Ухожу, успевая заметить на его лице ухмылку. Мне ли было не знать, что сопротивление его только подстегнет.
***